сердце в испуге: напрасно ты выжил.

ты смотришь на творение рук своих, и невольно задаешься вопросом, по возрасту ли иметь семнадцатилетнему мальчишке руки в крови по локоть? в чужой крови, в вязкой, липкой и горячей крови врагов. могут ли вообще у семнадцатилетнего мальчишки враги, которых нужно убивать?

в норе воцарилось такое молчание, что страшно лишний раз пошевелиться, чтобы его не нарушить. дом стонет и трещит, будто бы оплакивает ушедших вместе с теми, кто остались. альбус дамблдор говорил им не жалеть умерших. говорил жалеть живых и особенности тех, кто живет без любви, но как? как не жалеть умерших, когда на грязном, залитом кровью (их кровью) и потом (их потом) полу в обеденной зале хогвартса, превратившейся в морг, лежит фред и смотрит пустым взглядом в каменный свод потолка. когда джордж, падая на колени, издает не то стон, не крик — не человеческий даже, умирающего зверя. как в такие моменты можно не жалеть ушедших?

ты смотришь на творение рук своих.
палочка петтигрю неудобно коротка, и колдовать ею выходит плохо — впрочем, кажется, рон никогда не умел колдовать как следует? заклинание срывается с каштанового кончика раньше, чем он ожидает, завихряется, следуя изгибу палочки — но не становится от этого менее смертельным и разит в самую цель. (рон думает, что эта палочка ни на что не годится, и ему стоит во что бы то ни стало вернуть свою, отыскать ее, где бы она не была). палочка хвоста, тем не менее, служит ему хорошую службу.
рон почти удивляется, когда им с невиллом это действительно удается. у невилла дрожат руки, когда он опускает палочку, и рон хлопает его по плечу — это все, на что есть время, но невилл выглядит благодарным (или рону так кажется, потому что лицо невилла вымазано в грязи и крови, и угадать его выражение не выходит никак).
когда фенрир обрушивается на землю грузной махиной, рон удивляется еще раз, хоть и совсем мимолетно. ему казалось, вся земля должна сотрястись от удара, но смерть сивого оказывается такой же тихой, как смерть фреда, тонкс или люпина.

рон вспоминает, что ему семнадцать, с трудом. в душной темноте спальни ему кажется, что он — вовсе не он, не рыжий конопатый мальчишка, ему кажется, будто он вековой старик. или горгулья собора парижской богоматери. ему кажется, будто все происходившее с ними жалких пару месяцев назад происходило совсем не с ними, да и то — не происходило. дурной сон, от которого сложно проснуться. нужно же только постараться и проснуться.
рон сжимает кулаки, и нора тяжело вздыхает, издавая трель нескладных стонов и скрипов, напевая посмертную колыбельную:
фре-да-у-из-ли-боль-ше-нет
и приходится вспомнить, что нет. это действительно все происходило с ними, и как бы не хотелось забыть, вычеркнуть из памяти, крики, кровь и боль устоят даже перед обливиэйтом.

рон уизли аппарирует.

рон уизли падает в теплые колкие колосья, теряясь в высокой траве, и силится притвориться, будто его не существует. он складывает губы в слова, и шепчет:
— мама, я заночую в пшенице.
мама его не услышит.
мама сейчас далеко, тревожно спит в коттедже «ракушка», и здесь никого нет, кроме него, рона. к утру он снова будет дома, снова будет жить свою жизнь и пытаться собрать себя по кирпичикам, как это сделали с хогвартсом.
а сделали? или он все так же лежит в руинах, изуродованная вечность в камне?
пшеница пахнет пряной пылью, колосья шепчут у него над головой, но рону кажется, он чувствует привкус крови на языке, слышит перешептывание пожирателей, рон сжимает в руках волшебную палочку, готовый отражать заклинания, готовый нападать.

« за это стоит бороться » — сказал гарри, прежде, чем повести их в бой.

слова отдаются в голове эхом, ожигают рот, когда рон пытается произнести их. за это стоило бороться, выдавливает он из себя, но вот вопрос — какой ценой?
он считает погибших, методично загибая пальцы. пальцы на обеих руках заканчиваются раньше, чем он успевает назвать хотя бы треть имен.
достаточная ли это была плата? сполна ли они заплатили? на сколько лет (дней?) спокойной жизни хватит того взноса, что они сделали, и когда придется вновь бороться за что-то стоящее? вопросы остаются без ответа, и рон снова называет имена. когда он произносит имя фреда уизли, покинутая и обездоленная нора вздыхает в отдалении.

кто же знал, что настоящий дьявол спрятался не в трех шестерках, а в цифрах девять и восемь. гарри устал, это видно. с ним тяжело разговаривать, и сколько бы рон не задавал вопросов, он только качает головой, безразлично выдавая случайные ответы не впопад. чаще всего он говорит «не знаю». джинни где-то рядом, гладит его по волосам, обнимает его — и рон отворачивается, утыкаясь гермионе в живот. она тоже почти все время где-то рядом, сейчас — за его спиной, и он обхватывает длинными нескладными руками ее талию, сдавленно выдыхая. вздох теряется в складках ее кофточки. рон пробует что-то спрашивать у гермионы, но и она все чаще говорит «не знаю», и старается отвернуться, забыть, завести разговор о будущем. ведь именно туда им теперь нужно смотреть, а назад оборачиваться —
ты разве не знаешь эту легенду об орфее и эвредике? если оборачиваться назад, не получишь того, к чему стремишься. мечта растворится, скользнув между твоими пальцами, и ты останешься ни с чем.
рон кивает.
он в свою очередь точно знает, что нельзя идти вперед не помня, что оставляешь позади.

рон уизли аппарирует.
(на площади перед больницей святого мунго колышутся в предрассветном тумане облака — сегодня они почему-то ночевали лежа прямо на земле. рон стягивает рукава свитера пониже и поправляет растрепанные волосы — ему тревожно и кажется, будто его не пропустят к ней именно потому что он выглядит неопрятно).

она спит сейчас беспокойным сном, мечется по кровати, будто в агонии, и это, казалось бы, не твоя вина. (рон не может перестать считать это своей виной — он был там, он был одним из тех, кто вел людей, кто шел в первых рядах, а значит, и он тоже причастен).
голодный призрак разевает свой рот, вновь и вновь склоняясь над лавандой браун, девочкой с молочной кожей и рыжими — такими похожими на его собственные — волосами. сонная санитарка поверила ему, когда он сказал ей, что кузен той рыжей девочки и с лавандовым именем.
даже во сне она не выглядит спокойной или мирной, ее красивое лицо искажено гримасой, и сложно узнать в теле на койке прежнюю малышку браун.

неужели вот так выглядит победа в битве за хогвартс? неужели все это шло именно к этому, чтобы теперь они находились там, где есть сейчас, такие разрушенные? лаванда на больничной койке, спеленатая по рукам и ногам магическими путами. гарри, опустошенный в «ракушке», там же — будто потерявшая вместе с фредом самое свое сердце молли. тонкс, люпин, даже глупый маленький колин криви — где-то глубоко под землей, а над ними проростает трава и цветы.
к этому все шло, неумолимо и верно? с получения письма из хогвартса, с покупки первой палочки, с первого освоенного вингардиум левиоса?

рон вытягивает руку в иррациональном желании прикоснуться к лаванде и разрушить сон, но так и замирает с вытянутыми пальцами. и замечает, как мелко подрагивают они в воздухе. унять дрожь никак не удается.