lucy weasley, 21

люси одри уизли, 21

[ elise eberle ]

	ДАТА, МЕСТО РОЖДЕНИЯ: 21/06/2002; британия	ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ: стажер в банке "гринготтс"
	ЛОЯЛЬНОСТЬ: поддерживает решения министерства, но все чаще ставит их под сомнение	ЧИСТОТА КРОВИ: чистокровна

^{волшебная палочка: вяз, коготь грифона, 12 дюймов; боггарт: рой насекомых; патронус: пингвин;}

РОДСТВЕННИКИ:
отец - персиваль артур уизли, сотрудник министерства;
мать - одри агата уизли, мертва;
сестра - молли одри уизли, стажер св.мунго, 21 год (сестры - разнояйцевые близнецы)
+ клан уизлепоттеров в полном составе

наши жизни измеряются не годами, а жизнями тех людей, которых мы коснулись.

моя мама была красавицей. иногда даже казалось, что есть нечто неземное в ее спокойной и лучистой красоте - во всяком случае, лицо отца всегда озарялось необъяснимым светом, когда он смотрел на нее. молли унаследовала удивительное, почти фотографическое сходство с матерью, а я - лишь несуразность и конопатость папы. и хотя мы с сестрой были похожи на совершенно разных людей, в детстве нас нельзя было отличить друг от друга.
вынужденную роль домохозяйки мама принимала со всем смирением и мудростью, хотя для окружающих было очевидно, что женщина ее полета может добиться головокружительного успеха в любой сфере, и отнюдь не благодаря своему смазливому лицу. я всегда мечтала быть, как она, и не могла смириться с тем, что эта доля, похоже, была отведена молли.

однажды я притопала в кухню с альбомным листом и пером, украденным прямо из-под носа у отца с его рабочего стола.
- мам, ты можешь написать мне письмо?
- о чем? - мама удивленно меня рассматривает, помешивая соус на плите.
- о чем хочешь. о чем-то, что для тебя важно.
- боюсь, ты еще слишком мала, чтобы понять это, милая.
- я не буду читать. прочитаю, когда стану взрослой. ты только напиши, ладно?

«моей очаровательной дочери.
когда я познакомилась с твоим отцом, он еще носил жуткие рогатые очки, и волосы на его голове были в порядке.
он сразу мне не понравился - ужасный педант в каком-то жутком костюме, он воображал себя жутко важным и не хотел со мной разговаривать.
я знаю, что вы с молли думаете, будто нас свели наши родители - долгое время дедушка артур работал вместе с бабушкой августиной, моей матерью. но все было не так.
я никому не рассказывала эту историю, но тебе расскажу, люси. потому что я тебя люблю.
мне тогда было двадцать, а твоему отцу около тридцати, я сидела в пабе на мэрилебон-роуд, на работе выдался отвратительный день, был вечер.
твой отец сидел в одиночестве, а я была очень пьяна и расстроена.
я знаю, что ты поймешь, что я хочу сказать, люси. ты всегда все видишь и понимаешь, только никому об этом не рассказываешь.
в тот день - была среда - мы с твоим отцом встретились впервые спустя шесть лет, и я была поражена переменами в нем.
мы много говорили - в основном, о жизни, о работе и семье.
он такой умный - ты даже не представляешь, какой он умный, твой отец. я сказала ему, как устала от жизни, а он засмеялся надо мной, но без злобы.
ты слишком молода и красива, чтобы устать от жизни, сказал он. успеешь еще.
мне двадцать, но я чувствую себя восьмидесятилетней старухой, сказала я.
не говори глупостей, давай лучше выпьем.
мы поженились через два месяца.
я тебя люблю, потому что только с тобой я не боюсь ощущать себя старым, сказал твой отец.
ты наверное в это не веришь, люси, потому что он часто бывает недобрым. это из-за его работы.
но поверь мне - даже отвратительным, педантичным и вечно орущим занудой, я все равно буду любить твоего всегда восьмидесятилетнего отца.»

молли удавалось потрясающе копировать маму - она вполне могла бы выступать с этим номером на эстраде. как ни странно, сестра искренне не понимала, откуда у нее такие выражения, как "невыразимо хорош" и "ты божественно права, дорогая", еще и сопровождаемые легким взмахом руки - весь секрет был в том, что это были фирменные выражения нашей мамы. при всем при этом, молли унаследовала плохое зрение от отца, и была вынуждена с подросткового возраста носить широкие очки, что не только не портило ее, но и добавляло какой-то шарм тонким чертам лица.

лет до восьми мы спали с молли в одной кровати, хотя она не любила, когда я обнимала ее во сне.
мы постоянно разговаривали шепотом и смеялись, но очень тихо, чтобы родители не услышали.
я так сильно ее любила, а она говорила, что такие нежности - для маленьких. она не считала себя маленькой, ведь была старше меня на целых две минуты.
когда нам было девять, мамы не стало, а она была так сильно, до боли на нее похожа, что каждый раз, рассматривая лицо спящей сестры в темноте, я чувствовала, что сердце пропускает два удара.
как выяснилось позже, аритмия - мое наследие от мамы. проблемы с сердцем начались у нее после долгих, сложных родов, в которых она едва осталась жива. целых восемь лет ее жизнь висела на волоске, к чему мама относилась с юмором и абсолютным равнодушием - в отличие от отца, который никогда бы не простил себе ее смерти.

собственно, не простил и по сей день.
после того, как ее не стало, папа был постоянно в работе, постоянно закрывался в кабинете и ненавидел, когда его беспокоили без стука. почти все время мы проводили у бабушки, среди многочисленных кузин и кузенов, а возвращаясь, снова были отделены от отца тяжелой дубовой дверью.
дедуля говорил, он много работает, но повзрослевшие мы догадывались, что намного больше он пьет. постоянный звон стекла (иногда разбитого), невнятное бормотание и тихий плач не могли скрыть даже толстые стены его кабинета.
до девяти вечера я даже не приближалась к его двери - однажды мы с молли уже совершали эту ошибку.

- пап? - я приоткрыла дверь, боясь того, что за ней увижу.
он прикрыл кипой бумаг бутылку из темного стекла и убрал пустой стакан в ящик стола.
- что, солнышко?
- можешь, пожалуйста, написать мне письмо?
- что еще за письмо? у меня столько дел, люс.
- просто напиши пару строк о том, что тебя волнует. пожалуйста. я знаю, что... думаю, от этого может стать легче. может, не сейчас, а позже, просто напиши. пожалуйста.

«люси!
пишу это в перерыве между годовым докладом и квартальным планом. не знаю, что может быть тебе интересно.
в детстве я так и не научился плавать - твой дядюшка билл постоянно смеялся надо мной из-за этого, однажды даже столкнул меня в озеро и получил нагоняй от твоей бабушки.
а однажды мы с твоей матерью поехали на море - тогда у меня было больше свободного времени, а лысина, наоборот, поменьше. мы гуляли по пирсу, и одри предложила нырнуть вместе.
- ты что, боишься?
- не боюсь.
- тогда давай на счет три?
и мы прыгнули.
вода была такая холодная, она залила мне нос и глаза, ногу мне свело судорогой и я беспомощно бултыхался там, как младенец.
единственное, что меня спасло - это рука твоей матери. мы прыгнули, взявшись за руки, и она вытащила меня на поверхность, не дав захлебнуться.
она такая сильная, хотя и выглядит совсем хрупкой. точнее, была сильной.
она не давала нашей семье развалиться и я люблю ее.»

наша семья не развалилась только чудом, во всяком случае, в одиннадцать мы с молли отправились в хогвартс и нужды корчить из себя образцовых детей образцового отца больше не было.
дочери самого-великолепного-выпускника-гриффиндора не могли попасть на другой факультет, и шляпа, не раздумывая ни секунды, отправила нас с молли в славный дом храбрецов. мы стали еще неразлучнее, чем прежде, и в одно рождество, когда мы все собрались у бабули дома, а отец вновь втихаря приложился к бутылке, дядя джордж погладил нас по макушкам и сказал:
- вы совершенная копия меня и дяди фреда в юности.
- брось, джордж, - дедушка артур ткнул его в бок, - девочки в сотню раз спокойнее и разумнее тебя с братцем.

все стало иначе, когда мы выросли.
я все больше мечтала оторваться от молли и ослабить нашу болезненную, становящуюся нездоровой связь, отрезала волосы и наконец перестала засыпать у нее на кровати.
на семнадцатый день рождения, когда мы обе волновались перед выпускными экзаменами и понимали, что совсем скоро наша жизнь разделится на две самостоятельные жизни, я заглянула к ней в спальню с большим листом пергамента.
- мол?
- чего тебе?
- можешь написать мне письмо?
- я тебя вижу каждый божий день, чертова ты приставучая заноза.
- все равно. напиши о том, о чем мы никогда с тобой не говорили.

«меня зовут молли уизли, и я твоя сестра.
ты просила написать то, что я хочу рассказать, то, что для меня важно, и я напишу о тебе.
иногда я думаю, что мне стоило поглотить тебя в утробе - тогда мама не мучилась бы и не умерла, и наша семья была бы целой. иногда я так злюсь на тебя, черт, ты себе даже не представляешь. я ненавижу твое занудство, твою прямолинейность и то, как ты постоянно путаешь наши вещи и портишь мою обувь. я ненавижу, когда говорят, как мы похожи, потому что мы совершенно разные, а еще потому, что я всегда так старалась быть красивее.
люси, я люблю тебя до боли в горле и мне сложно представить свою жизнь без тебя, и я не хочу ее представлять. даже когда ты ведешь себя как полная задница (читай: абсолютно всегда), и когда противоречишь мне, и когда...
я не знаю, что будет завтра, и не знаю, кем мы станем. но у нас всегда есть только мы, люси.»

то, к чему труднее всего привыкнуть - я одна, как смертник или рыбак. я однее тех, кто лежит, застигнут холодом на улице: я слабак. я одней всех пьяниц и всех собак.

× lucy от латинского lux - свет, светоносная. полное имя, кстати, люсьена, об этом знают только родные и упаси мерлин кому-то называть ее так.
× знает название всех растений на латыни и может узнать их в природе;
× обожает своего дядю билла, он очень близок ей духовно. именно благодаря ему люси решила устроиться стажером в банк;
× считает себя бисексуальной, поскольку очень неразборчива в связях, но на самом деле ее влечет только к мужчинам;
× умеет играть на укулеле и однажды заколдовала его струны, чтобы они не поддавались никому, кроме хозяйки;
× живет одна уже несколько лет, и в ее доме царит дикая педантичность, минимализм и у каждой вещи есть свое место. не очень любит звать кого-то домой, зато очень любит ходить в гости;
× мечтает о двух собаках и собственном красивом доме, но категорически отказывается становиться наследником папиного дома, в котором он сейчас живет в одиночестве.

СВЯЗЬ:
лс и почта

ПРОБНЫЙ ПОСТ

- прости меня, господи, я не ведала, что творила, а может, и ведала, да кто теперь разберет - но если бы ты попробовал "майбах" грауэр бургундер пятидесятого года, ты бы не осудил меня, господи, но прости меня, я благодарю тебя за все, что у меня есть, я люблю тебя.

а вообще-то у ислы нет ничего - ни дома, ни денег, ни работы; у ислы есть только красивое тело и любовь к богу - этим она и живет. исла - благовоспитанная провинциальная девочка, исла каждый вечер звонит маме с папой, которые уверены, что их доченька ведет праведную жизнь и работает искусствоведом в музее, зарабатывая, конечно, огромное количество денег, которые благоразумно откладывает в носок. исла бы рада что-нибудь в носок отложить, да только вот кроме чулок у нее в гардеробе ничего нет, чулки эти рвутся мужскими руками слишком быстро, да и класть в них, если честно, особенно нечего. исла не делает практически ничего, чтобы добыть где-нибудь денег - работа сама находит ее. исла уже не помнит, сколько мест работы она сменила за свое недолгое пребывание в бремене - исла дрессировала морских котиков, преподавала испанский у прыщавых студентов, которые смотрели ей под юбку, продавала лимонад и бублики на заправке, дегустировала вино, была одной из самых востребованных куртизанок, собирала на дому ручки, разукрашивала стены в детском саду, стригла соседские кусты - всего не упомнить, но исле нравится такое разнообразие, когда можно заниматься всем, что тебе нравится. только вот с таким режимом жизни денег на еду совсем не остается - но исла не видит в этом проблему, многочисленные друзья и знакомые ее, как хомячка, подкармливают, к тому же всегда можно уговорить какого-нибудь мужчину угостить ее сэндвичем, показав какую-нибудь ложбинку на теле.

исла - убежденная лютеранка, в шестнадцать лет она набила себе розу лютера на лопатке и теперь всем ее показывает, обнажая спину. исла не причисляет себя к религиозным фанатикам, но очень любит бога, она любит с ним разговаривать, даже если ей ничего не нужно попросить, исла беседует с господом, как со старым другом, она старается каждый день приходить в церковь, ей кажется, что именно оттуда богу лучше всего слышно то, что она хочет ему сказать. когда ислу спрашивают, как она умудряется так верить в бога и при этом трахаться с кем попало, исла только закатывает глаза и фыркает - разве нельзя любить господа и секс одновременно?

исла приехала в бремен, когда ей было чуть больше восемнадцати - с одной небольшой сумкой, набитой всяким барахлом и смятыми купюрами, которые ей засунули за пояс юбки в поезде. исла не представляла, куда может пойти, она приехала сюда за лучшей жизнью - родительский домик всегда наводил на нее тоску, ее отец и мать занимались тем, что без особого энтузиазма выращивали и продавали овощи, ходили в церковь в воскресенье и слушали радио за обедом, а исла еще маленькой девочкой смекнула, что ей пора оттуда валить. бросив учебу, она приехала в бремен, и когда он нашел ее, исла сидела по-турецки на багажнике чьей-то машины возле заправочной колонки, жевала, облизывала пальцы и болтала с ее владельцем, который только что купил ей явно несвежий тако с фасолью. он проехал мимо, разглядывая ее, и исла улыбнулась ему, показав перепачканные соусом зубы. на вид ему было лет тридцать, цвет его машины было трудно определить из-за слоя намертво присохшей пыли, но исла заметила у него на заднем сиденье сложенные стопкой холсты и слезла с чужой тачки. обделенный парень явно разозлился и укатил, крикнув ей вслед "шлюха". исла подошла к старому фольксвагену и, посасывая перемазанный фасолевым соком большой палец, постучала по лобовому.
- привет.
он опустил стекло, и она спросила, что он рисует, он показал ей свои картины и предложил что-нибудь купить. исла так громко засмеялась, что администратор в окошке пролил чай себе на колени, а потом объяснила, что, будь у нее деньги, она не торчала бы тут, надеясь развести кого-нибудь на пару сотен марок. он долго-долго смотрел на нее, пока автомат гудел, вливая в бак бензин, а потом сказал:
- тебя подвезти?

у него была маленькая двухкомнатная квартира на втором этаже трехэтажного дома с видом на реку. облезшая деревянная дверь, на несколько слоев крашеная белой краской, надрывно заскрипела, когда исла закрыла ее за собой. у порога были аккуратно расставлены две пары ботинок, в косяк вбито несколько гвоздей вместо крючков. навстречу им вышел щенок кокер-спаниеля, жалобно поскуливая.
- понятия не имею, какого черта тут делает собака, - засмеялся он, проходя дальше и вставляя в зубы сигарету. - можешь спать вот здесь, если хочешь.
слева от кухни располагалась комната с одной-единственной кроватью, возле которой стояла пепельница на табуретке, тумбочка и телевизор. вместо двери в проеме висела растянутая на гвоздиках плотная штора. и хотя исла по праву могла считать эту комнату своей, с того дня она ни разу там не спала.

он был совершенно безумным, странным, спонтанным человеком, а она - впервые ощутившей вкус свободы провинциалкой, которая излишне вульгарно красилась и через слово повторяла имя господа с упоминанием черта, так почему нет? в тот же вечер исла благодарно льнула к нему на старом облезшем диване и рассказывала о своих родителях, маленькой ферме, двух котах и дедушке - старом пропойце с внушительным брюшком, который с детства пытался привить исле любовь к нецензурной брани и распутным девицам, он курил без остановки и слушал - или делал вид, что слушает. исла без остановки говорила, говорила, говорила, в детстве она занималась балетом и много дралась, слушала джорджа харрисона и рисовала китов в тетрадке, сейчас она очень любит маркеса и парламент платинум блю, а еще хочет стать знаменитой. он молчал, а когда она спросила, интересно ли ему, медленно стряхнул пепел и сказал «ты такая красивая».

в гостиной он сваливал в кучу свои картины, в гостиной была большая тахта, на которой она заворачивалась в ткань и украшения, чтобы он ее рисовал, в гостиной они пели, пили и танцевали, там постоянно сновали какие-то люди, мужчины и женщины, холеные ценители искусства и большие любители выпить. исла не помнила их имен, но звала их друзьями, пожимала их руки и целовала их в обе щеки, иногда они оказывались очень симпатичными и пьяными, так что исла выгибалась под ними на кухонном столе за запертой дверью, пока в соседней комнате все стреляли орехами по бутылочкам. он, конечно, знает об этом, зажимая на диване очередную девицу, но после, когда толпа рассасывается, оставляя только запах пота, вина и окурки на подоконнике, он начинает кричать на нее, схватив за шею и прижимая к стене, исла бьет его по рукам и лицу, а он все кричит и кричит, соседка марта оставляет все попытки помолиться перед сном и слушает его крики, а потом он вдруг отпускает шею ислы, пинает прислоненные к стене собственные полотна и выходит покурить. исла трет следы от его пальцев, подбирает одну из бутылок и допивает оставшееся на дне вино. утром все начинается сначала.

исла не знает, нравится ли ей такая жизнь. исла замаливает свои многочисленные грехи, а через пару часов снова грешит в туалете какого-нибудь паба, куда зашла купить сигарет. если бы исла горела в гиене огненной, то на ее лбу по коже было бы высечено: «блуд». исла мечется из крайности в крайность, ей нравятся обе стороны этих крайностей и она не хочет ни от одной отказываться. исла понимает, что когда-нибудь придется с этим заканчивать, нужно будет найти работу, дом и завести семью, но сейчас ей этого совсем не хочется, исла хочет смотреть, как он рисует ее лицо при помощи одних только пальцев и пить красное полусладкое прямо из горла.

Отредактировано Lucy Weasley (2020-04-06 13:24:19)