медсестра с добрыми глазами говорит ей, что ее зовут лаванда;
приходится верить на слово.

приходится утром с лица стирать прилипшие ко лбу пряди, выдыхать через раз (в так биения сердца) и угадывать, где заканчиваются сны. ей все повторяют – « мисс браун, вы должны вспомнить себя » - но эта девочка помнит. она знает, что у лаванды была широкая улыбка и имбирное печенье на тумбочке в спальне. подружки, разговоры под злато-красным пологом и прорицания на отлично. лаванда перекатывалась на языке и кружила себе голову, теряясь в цветастом калейдоскопе.

лаванде нравилось ощущать себя частичкой, разноцветной мозаикой и бумажным паззлом, который обязательно подходил под общую картинку.

она – больше не лаванда, браун на ненужный процент, минус в уравнении, самая бесполезная неизвестная. целитель крепко сжимает ей запястья, пока все та же медсестра с губительной жалостью в глазах достает палочку и не позволяет ей больше царапать кожу короткими ногтями. девочка бьется на глупые грани, видит себя со стороны и в ту же секунду мечется по кровати, проклинает ненавистные путы на руках. кричать – в боль, кричать – разрывает виски, кричать –

[indent]  [indent]  [indent]  [indent]  [indent]//это выплевывать свою правду раз за разом, но

[indent]  [indent]  [indent]  [indent]  [indent]  [indent] губы едва раскрываются, и этот мир ее правды не слышит.//

целитель приходит через два дня, сверяется с белоснежным бланком, делает очередные пометки. « как вы себя чувствуете, лаванда? », - но она лавандой себя не чувствует. имя кажется склизкой личиной, искусственным полозом оно стекает к ногам и остается там бездушным выцветшим тряпьем. лаванда не может ничего в ответ сказать, поджимает губы –

лаванды больше внутри нет, чтобы что-то говорить.

девочка смотрит по сторонам; там все до одного мертвы. у них пустые глазницы и на лбу блестит кровавый след. когда она просыпается среди ночи и хрипит, то реальность мерцает предрассветной палатой – клац – на коридоры школы меняется, и везде багряное золотой светится знакомыми словами. везде мертвые, одни лежат вразброс, другие же тянут к ней посиневшие пальцы и просят спасти. девочка бьется, пытается убежать, но ноги не слушаются –

она переводит взгляд и вновь кричит, потому что зверь, тот самый черный волк, выпускает когти и отсекает ей ноги (обе сразу, чего мелочиться). он пьет ее кровь, что хлыщет из артерии на бедре, и щерится клыкам, которые в свете факелов отчего-то кажутся черными.

медсестра, еще одна, будит ее дурной настойкой, засовывает бутылочку почти что в нос. соседи по палате просыпаются словно по щелчку, смотрят на проклятую девочку и шепчут себе под нос заупокойную молитву. « вы больше не в школе, мисс браун, это всего лишь кошмар », - успокаивает ее женщина в лимонной форме, и пациентка, пускай и напугана до чертиков, сквозь боль улыбается;

[indent] глупая, я в этом кошмаре живу.
[indent] (большой черный волк тенью кивает из-за двери)

его девочка учится видеть спустя несколько недель. сперва пытается спастись криком, думает, что если разбить сгустком магии стекло и взять это за оружие, то зверь уйдет, оставит ее в покое. но он насмешливо выгибается, подбирается в ночной мгле все ближе – девочка, связанная путами, боится открыть глаза, но чувствует его дыхание совсем рядом с яремной веной. по коже ластится самый настоящий ужас, когда шершавый волчий язык огибает линию подбородка.

[indent]  [indent] » откройся мне вновь, сахарная девочка;

но ей проще вновь спрятаться за маской лаванды, проглотить таблетки и что-то ответить врачу, чем в глубине таких ночей заставить себя встретиться лицом к лицу с убийцей. тебе нечего бояться, - рык рождается в звериной глотке, - я ведь уже убил тебя, помнишь? во второй раз будет не так больно. и девочка глотает собственную кровь, пытается ее выплюнуть, но сдается, когда вязкий ручеек крепче оседает на стенках трахеи. двигаться все еще нельзя, и зверь теперь сходит со школьных коридоров прямо в больничную палату и ползет по койке. тяжесть его тела сводит остатки разума лаванды браун на нет. кровь из трахеи ползет вверх, и белки глаз окрашиваются в цвета проигранной бойни.

зверь доволен, и среди его шерсти мелькает что-то человеческое, но пропадает через мгновение.

однажды ты станешь мной, сахарная моя девочка;
и лаванда вновь кричит.

в этом звуке растворяются слова, она забывает про буквы и предложения, общается резкими вздохами и хваткими прикосновениями. волосы, тусклая листва, словно тот полог из спальни хогвартса, все ниже опускаются за спину и теперь напоминают шерсть. лаванда почти что хрипит:

отрежьте их,

я не хочу становиться им.

по ночам к ней приходит враг и он внимательно смотрит, костями былых жертв расчерчивает ей позвоночник – сахарная моя девочка, расправляй лопатки и взлетай. их здесь всех надо растерзать. и она нехотя слушает, выдерживает контакт глаза-в-глаза; когда медсестры выводят ее во внутренний мертвый сад, чтобы прикоснуться к цветам, девочка осторожно оглядывается по сторонам. ей бы волшебную палочку или нож – ее ведь убивали однажды, кто это был? может, она сама дошла до грани, выпустила самых страшных демонов наружу? сухая летняя земля, в нее лаванда зарывает пальцы и сжимает комки, загоняет их глубже, чтобы потом сберечь под ногтями. острый камень режет не хуже металла – зверь уже стоит за ее плечом, но его дыхание больше не пугает.

сладкая девочка браун, решайся.
и она взлетает.

волки не умеют летать, - сивый разочарованно головой качает, когда она вспоминает его имя. сознание светлеет от количества выпитых лекарств, но на душе все тот же мемориальный камень – лаванда осмус браун, дата смерти: 2//05//98. цветы, которые взошли в июле, становятся ей погребальным венком. больничная койка почти что гроб, лаванда ложится на спину и складывает руки на груди – приходи волк, забери мое сердце и сожри его;

сивый исчезает из коридоров мунго, и на секунду браун чувствует себя свободной.

пока на следующей день не просыпается от воя, но он идет изнутри, и лекарства больше не помогают. цветы засыхают, когда фенрир выдирает их из могилы и развеивает по ветру – ты будешь умирать под открытым небом.

лаванда закована в собственный мир, не признает абсолютно никого. и волосы рудым настилом покрывают пол, когда добродушная медсестра поднимает палочку и отсекает ей их (жаль, что не всю голову сразу). теперь они разве что тянутся к плечам, и девочка улыбается. тени под глазами ночами все еще перерастают в привидений, но их оскал ее больше не страшит.

лаванда крошится и остается на языке, ее больше не хочется попробовать, потому что за браун тянется сладко-трупный запах.
(это она гниет изнутри)

когда она открывает глаза, то видит рыжего мальчика, напоминающего ей войну. и войне она говорит:

- нет, пожалуйста. больше не надо.  п р о ш у.

лаванда не узнает рона уизли.
она просто устала сражаться и погибать.