джинену больно. джинену бесконечно, сука, больно. больно дышать, больно смотреть на лукаса, больно стоять здесь прямо сейчас. ему никогда не было так больно, как сейчас, с того самого момента, как он понял, что лукас ушел от него навсегда, бросил его, потому что джинен совершил страшную ошибку. теперь же он вернулся, он прямо перед неном, кажется, руку протяни — и вот он, но в то же время он в разы дальше от парнишки, чем если бы он оставался в сеуле. ему выть хочется от этой несправедливости, а еще больше хочется злится и кричать. хочется обнять лукаса, уткнувшись носом в его широкую грудь, точно также, как раньше. хочется рассказать ему, как дела обстоят на самом деле, что отца недавно похоронил, потому что печень не выдержала, как бы джинен ни старался их с матерью спасти. ему столько всего хочется рассказать лукасу, что это убивает его еще сильнее. потому что он все еще блядски нуждается в своем лучшем друге, которого у него уже четыре года нет и больше никогда не будет. и лукасу в его новой жизни он нахуй не сдался.

нос предательски щиплет, а рот немеет под действием принятого вещества. до джинена очень медленно доходит, что он только что мог нанести серьезный вред своему здоровью ради человека, который спасибо ему за это не скажет, который в принципе в этом не нуждается и его об этом не просит. бэ хочется плакать от того, какой он глупый ребенок все еще, что он действительно верил, что что-то можно еще наладить, что он все еще пытался спасти юкхея, даже если это значило навредить себе. ничего не изменилось, так он в школьные годы отдавал свою еду, потому что понимал, что лукасу для тренировок нужно больше энергии, даже если у самого в глазах темнело от голода. так и сейчас он не задумываясь уничтожил самым глупым способом огромную дозу черт знает чего. но лучше так, чем юкхея с этим застукают и посадят. лучше так, чем он примет это и продолжит губить себя. лучше что угодно, чем видеть то, как лукас опускается все ниже и ниже, потому что нен не мог ему этого позволить. они не для этого так тяжело сражались, чтобы теперь оказаться здесь.

он не гей, он не такой, джинен слышит эти отговорки, и ему хочется ударить лукаса. кровь, прилившая к голове, шумит где-то в ушах, так что он едва слышит все, что говорит ему бывший лучший друг. ударить его хочется также, чтобы образумить, потому что только идиот не поймет, что юкхей врет самому себе. джинен, знаете ли, тоже был там. он почувствовал, как сердце лукаса у него в груди под теплыми ладонями джинена пропустило удар, когда нен его поцеловал. он почувствовал тот секундный порыв ответить, как чувствовал до этого множество других вещей, которые нельзя было считать как-то иначе.

увы, бэ прекрасно знал семью юкхея. он знал, что вбивалось в голову парня, знал, какую хуйню городили ему, чтобы вылепить из него то, что в итоге получилось. джинена воспитывали немногим лучше, отец точно также разбивал рожу в кровь, таскал за волосы, лупил, обещал убить, когда джинен сказал родителям, что никогда не приведет домой девушку. мать бросила в него пустую бутылку и сказала ему, что он может никогда больше не появляться дома, однако бэ исправно возил им продукты каждую неделю и оплачивал счета за квартиру, потому что любил их. и он не стал ненавидеть себя из-за этого, потому что знал, что родители просто не образованы в этом вопросе, и слушать их смысла нет.
у лукаса не было никого, кто бы помог ему принять это. у него не было внутренних сил принять это самому, да и джинен, если честно, в душе не ебет, откуда у него они взялись. но, блять, прошло четыре года, и неужели за четыре блядских года до него так и не дошло?

неужели джинен все же ошибся и просто выдал желаемое за действительное.

и у него внутри все клокочет от того, как лукас к нулю приравнивает важность того, что тогда произошло, и он не выдерживает и взрывается. по щекам текут слезы, и нен вытирает их, размазывая подводку и тушь, но ему, в общем-то, плевать.
— тоже мне, ебать? — повторяет джинен, вырывая руку и останавливаясь, благо он уже почему-то позволил лукасу увести себя ближе к туалетам, и теперь они были в коридоре, где было не так шумно и людно, и джинен мог не переживать о том, что их все услышат. — может для тебя это всего лишь «тоже мне, ебать», юкхей, а для меня это значило все. я бы убил себя еще в школьные годы, если бы в тот день ты за меня не заступился. не в тот день, но когда-нибудь позже, потому что мне не за кого было держаться и я был совершенно один. а потом появился ты. и да, я, очевидно, идиот, что позволил себе в тебя влюбиться, но я готов был сделать все ради твоего ебаного счастья, так что не смей мне говорить, что это ничего не значит, когда единственный человек, который имеет для тебя значение, просто исчезает навсегда, даже не попрощавшись.

джинен даже сообразить не успевает, когда он оказывается чуть ли не поднятым в воздух за грудки, но замечает одну ебаную деталь, которая буквально уничтожает его. словно кто-то выстрелил в упор из дробовика прямо ему в голову. потому что он все еще знал лукаса лучше, чем тот думал, и он все еще помнил, как, переживая и волнуясь, юкхей переставал материться и, словно, терялся, не зная, что ему сказать. и юкхей прав, он не виноват в том, что не мог ответить на чувства джинена. он не виноват, что джинен с этими чувствами ничего сделать не мог, потому что некому ему было это высказать.
юкхей не знает о том, сколько раз джинен писал ему письма. длинные, запутанные, с кучей глупых подростковых мыслей, которые ему просто некому было больше рассказать. он не знает о том, как в этих письмах бэ рассказывал о проблемах с родителями, о том, как он попал в больницу, после того, как его избили, и о том, что он по лукасу очень скучает. он не знает, как джинен умолял его вернуться, обещал, что сделает вид, что ничего никогда не было, лишь бы только не нужно было снова быть одному после того, как он так привык к присутствию лукаса в его жизни.

конечно, все эти письма остались без ответа. они никогда не были отправлены, потому что джинен не мог себе позволить делать жизнь юкхея хуже, чем он уже сделал. он складывал их в коробку из-под обуви, и к двадцатому году своей жизни эта коробка была заполнена доверху. в какой-то момент это стало способом справляться со всем дерьмом. джинен писал «лукасу» о том, как ему было страшно, когда он переехал в сеул; о том, как он сходил на его соревнования и как он им гордится; о том, что ему впервые пришлось переспать с мужчиной ради карьеры; о многом-многом другом. он писал обо всем, что свело бы с ума его, если бы он не высказывал это хотя бы так, потому что оно до сих пор сводит. и одному только богу известно, сколько раз бэ порывался сжечь эту коробку со всеми письмами внутри, но в последний миг останавливался. это — вся его жизнь, и это все, чего он достоин. несуществующего друга, которому он жалуется в письмах.

не надо было так.. дурак.

джинену выть опять хочется от одной только этой хуйни, и ему искренне плевать сейчас, если он сдохнет от передоза какой-то неведомой ебанью, лишь бы в памяти отложился этот момент, этот непривычно мягкий тон юкхея и забота где-то на глубине его глаз. джинен, наверное, ебнутый на всю голову, учитывая, сколько раз ему только что повторили, что не хотят с ним ничего общего иметь и виноват он сам, но он все равно замечает только хорошее и только то, что дает надежду.

— какая тебе разница, юкхей? ну сдохну и сдохну, одним отвратительным пидорасом в жизни меньше, да и проблем у тебя значительно поубавится.

на самом деле джинен храбрится, конечно, потому что ему действительно страшно, ибо раз уж лукас так реагирует, то дело реально дрянь, а у бэ не было никакого желания этим вечером умирать в туалете этого клуба. хотя, впрочем, может оно было бы и к лучшему, учитывая все обстоятельства. — иди уже отсюда. тебе разве новую дозу искать не нужно? а то как еще ты отпразднуешь то, что я тебя точно больше доставать никогда не буду?

джинену все еще больно, он все еще кусается и царапается, потому что очень не хочет, чтобы кто-то это заметил. он словно маленький ребенок, да, впрочем, ему всего двадцать лет, и он действительно ребенок, просто запутавшийся и переживший слишком много дерьма. — конечно у меня нет никакого права вмешиваться в твою жизнь. зато у тебя все права. я не просил много, лукас, мне нужен был всего лишь один телефонный звонок.

чувствуя, что на глаза снова наворачиваются слезы, джинен отвернулся от вона и пошел в сторону закрытой кабинки. — я как-нибудь сам тут справлюсь, можешь проваливать. миен дома ждет, не стоит расстраивать хотя бы ее.

туше, но бэ снова хотел ударить побольнее. хотя бы это он умеет.